Патрик Модиано с головой в облаках

В "Горизонте", своем 16-м романе, Патрик Модиано, на вершине своего мастерства, описывает страхи и разочарования своей юности.
Жером Гарсен считает его самым внимательным писателем. Он всегда опасается помешать. Что его личность не заслуживает того, чтобы из-за него беспокоились. Однако Жером Гарсен любит приходить к Патрику Модиано, уже 25 лет, как он навещает его на Правом берегу, а теперь вот на Левом. Патрик Модиано открывает тяжелую дубовую дверь своей прекрасной квартиры на улице Бонапарта и извиняется за то, что заставил его перемещаться по городу. И даже, воздев свои длинные руки к небу, квалифицирует это, как подвиг. Потом спрашивает, где я оставил машину. "Совсем рядом, на паркинге площадь Сен-Сюльпис". Он считает, что это превосходное место. Говорит, что мечтал научиться водить машину. Несколько раз в юности собирался сдать на права, но не получилось. "Это создает так много проблем. Я всегда так хотел путешествовать свободно".
Самый большой французский писатель со времен Пруста упрекает себя в поисках утраченного времени, в том, что его без конца магнетизирует прошлое и парализует современный мир. Как и авто, ему также незнаком компьютер. Он не знает, что такое врезать и вырезать текст. Все свои романы он написал от руки, по-старинке, шариковой ручкой в тетрадях в клеточку, лаская каждую фразу, как женщину безо всякой заботы о том, что это несовременно. Уже давно время Модиано отличается от нашего. Он, впрочем, не носит часов. Задаешь ему вопросы в настоящем времени, он отвечает на прошедшем, своем биологическом времени.
в Горизонте (Gallimard), во всей его тяжести и всей его легкости - Бах в исполнении Гленна Гулда - молодой человек, Жан Боман, отдает на перепечатывание страницы своего первого романа машинистке. "Но почему же все, что он писал было таким черным, таким удушающим?", - спрашивает он при этом сам у себя. Модиано рассказывает Гарсену, что нашел недавно отпечатанную рукопись "Ночного дозора" (1969): "Текст был очень сжатый, лишенный воздуха, непроветренный, задыхающийся и задушенный, как мне казалось. С тех пор, к несчастью, ничего не изменилось, я по-прежнему предаюсь черным мыслям. я думаю, что моя неспособность к компьютеру, как и и к автомобилю, восходит очень далеко, к моим годам, проведенным в пансионатах, в которых я был заперт и где все было сделано так, чтобы я не смог проявить инициативу. Мне не давали жить."
Сегодня Модиано 65 лет. У него бледное и удивительно чистое лицо. Его скромность не стоила ему ни одной морщинки. Он высказывается, постоянно помогая себе руками - его слова, словно мухи, которые он разгоняет руками. Он движется подпрыгивающей походкой, словно мсье Юло на пляже Сен-Марк-сюр-Сэн. его рост, 1м 90, похоже мешает ему. Можно подумать, большой ребенок с темно-русыми волосами. В его бюро вблизи Люксембургского сада есть черный бакелитовый телефон, груды старых газет, прошлогодние справочники, в которых он выискивал свои телефонные номера и насыщал ими свои романы. В Горизонте все еще звонят по номерам Пасси 63-04 или Трокадеро 32-49.
Действие его романа разворачивается в началае 60-х. Это история любви юноши книжного магазина эзотерической литературы и сескретарши из кампании Ришелье Интерим. И прежед всего это история паники. возможно, что они любят друг друга лишь относительно беспокойства, которое одновременно охватило их обоих? Жан Боман и Маргарет Ле Коз чувствуют, что их словно бы кто-то преследует. Его преследует рыжеволосая мать, она оскорбляет его и вымогает деньги. Ее преследует рябой незнакомец с огромными руками. Над их связью, где почти нет места удовольствию, тяготеет глухая и неясная угроза. Он никак не может повзрослеть и живет с ощущением вины, от которой не может освободиться. "Это как-то связано, - объясняет Модиано, неожидано переходя на факты своей биографии, - с моим рождением, в 1945, с моими не до конца ясными корнями, с черным рынком, благодаря которому жил мой отец-еврей в годы оккупации, с его сомнительными послевоенными делами и смертью момего брата Руди от лейкемии в 1957 году. В начале 60-х я был в пансионе в Верхней Савойе и я помню, как в одном из этих швейцарских замков, где разворачивались франко-алжирские переговоры, я собирался встретиться с отцом. Он приторговывал вместе с одним странным типом, неким Аннетом Ваделем, хозяином Старой Голубятни, которого разыскивали за неуплату налогов..."
Легкое заикание у беспокойного Модиано не является недостатком речи, так выражается его память, постоянно возвращающаяся к своим самым черным страницам, к воспоминаниям, которые похожи на "бегущие облака". "если бы вы только знали, - говорит он с обезоруживающей улыбкой, - как я боюсь, что написал уже обо всем и что я начинаю повторяться..." Многочисленные призраки прошлого, возникающие то в Париже, то в Анеси или Лозанне очень экспрессионистически описанные в Горизонте вполне вписываются в ряд тех, что начиная с "Площади Звезды" не дают нам уснуть и, к нашему счастью, заставляют его писать новые книги. Они только становятся прекраснее, горче, терпче и тревожнее.
Горизонт заканчивается в Берлине, где Жан Боман пытается разыскать эту Маргарет, которая, спустя 40 лет, по-прежнему привлекает его. "Я обошел весь город, не переставая думать о том, что она была уже в земле, когда родился я. И в тоже время она родилась вместе со мной. Она восооздала себя из обломков, исходя из хаоса. Она еще ранена, но уже стоит на ногах". Он произносит это без дрожи в голосе, словно бы говоря о себе, вечном хранителе руин, среди которых живет холодная проза и нежность каррарского мрамора.

Форма входа

Календарь

Архив записей

Einfach Leben

Патрик Модиано с головой в облаках